П.И. Чайковский как пациент: изжога, катар желудка и др.

Главное страдание, не покидавшее П.И. Чайковского после тридцатилетнего возраста, причинял ему катар желудка, выражавшийся в постоянной изжоге и иногда в катаре кишок

Пётр Ильич Чайковский (1840-1893). Фотография 1893 года

Из воспоминаний В.Б. Бертенсона*  

«...Пётр Ильич не любил лечиться и боялся докторов. Нуждался же в лечении постоянно.

В превосходно написанной Модестом Чайковским «Жизни Петра Ильича Чайковского», к сожалению, в широких кругах у нас мало распространенной, переведённой на несколько языков (в Англии, например, капитальный этот труд вышел уже вторым изданием), есть указание, что единственный на свете врач, которого Петр Ильич не боялся и к которому обращался за советами, был я.

Болел Пётр Ильич с малых лет. Основная болезнь его, крайняя нервность, проявлялась у него, по словам его братьев, не только в детстве, но и в юности.

В детстве Пётр Ильич очень часто пробуждался среди ночи в истерических припадках; в зрелые же годы нервность эта выражалась у него в бессоннице и в явлениях, которые он называл «удариками», то есть во внезапном пробуждении от какого-то толчка, с ощущением непреодолимого ужаса. Эти «ударики», временами повторяясь почти каждую ночь, доводили его до ненависти к постели, длившейся иногда месяцами, и тогда он засыпал не иначе, как в халате, то сидя в кресле, то прикорнув на диване.

Но главное страдание, не покидавшее его после тридцатилетнего возраста, причинял ему катар желудка, выражавшийся в постоянной изжоге и иногда в катаре кишок. В семидесятых годах он научился спасаться от изжоги при помощи соды, причём в первый раз, когда ему какой-то знакомый рекомендовал это средство, сказав, что надо положить ложку соды на стакан воды, Пётр Ильич перепутал и взял полстакана соды на ложку воды...

Несмотря на плачевные результаты этой первой пробы лекарства, с тех пор нельзя было себе представить Петра Ильича без баночки с содой, без пастилок виши в кармане.

При этом, что всего удивительнее, аппетит у него всегда был превосходный при полном отсутствии всякой разборчивости в еде. Он всегда хвалил всё, что ему подавали, и в поздние годы, когда жил своим хозяйством, часто призывал и осыпал похвалами своих поваров и поварих, не всегда имея на своей стороне гостей, которым оставалось только переглядываться, чтобы не противоречить и не огорчать хозяина.

Пётр Ильич пил много и водки, и вина. По вечерам, в особенности в периоды «удариков», злоупотреблял коньяком, и было время, когда, по словам братьев, был близок к настоящему алкоголизму. Когда он из деревни попадал в город, то очень любил в обществе интимных людей проводить время в трактирах, в особенности московских, и тогда его любимым напитком было шампанское, непременно сладкое, с шипучей водой.

Курил с четырнадцати лет без удержу, в особенности во время работы. Затягивался не только папиросным дымом, но и сигарным.
...
Во время первых приездов Петра Ильича из Москвы мне почти постоянно приходилось пользовать его от его знаменитого катара желудка. В конце концов он так привык к своей постоянной болезни, что, не прибегая к моей помощи, лечился, даже при обострении припадков, по раз прописанному мною шаблону. Но вот в приснопамятный день 21 октября 1893 года, приехав домой около восьми часов вечера, я застал на столе записку от Модеста Ильича следующего содержания:

«Петя нездоров. Его все время тошнит и слабит. Бога ради, заезжайте посмотреть, что это такое».

Я тотчас же поехал к больному.

Надобно знать, что деликатность Петра Ильича к окружающим не имела границ. Это и было главною причиною того, что Пётр Ильич, по словам его брата, так долго не позволял посылать за мною.

Когда я вошел в небольшую квартиру Модеста Ильича, где он проживал с любимым племянником Петра Ильича — Бобом Давыдовым — и где Петр Ильич остановился, то я застал больного в постели. Это было полчаса девятого вечера. Пётр Ильич, несмотря на то, что припадки его страшной болезни уже все время его беспокоили, встретил меня со словами, характеризовавшими его сердечную доброту и удивительную его деликатность.

— Бедный Василий Бернардович,— сказал он мне,— вы такой любитель музыки и, наверное, вас потянуло в оперу; сегодня, кстати, дают «Тангейзера»?. Вам же вместо этого пришлось ехать ко мне, скучному, гадкому Чайковскому, больному ещё такою неинтересною болезнью...

Выслушав рассказ о ходе заболевания и осмотрев Петра Ильича, я, к ужасу, сразу убедился, что у него не обострившийся катар желудка и кишок, как предполагали не только все домашние, но и сам Пётр Ильич, но нечто худшее...

В Петербурге в это время (октябрь 1893 года) холера уже начала свивать себе прочное гнездо, но интеллигентные классы затрагивались ею редко. Умирала от нее, как всегда, одна беднота. Должно сознаться, что настоящей холеры до этого времени мне самому видеть не приходилось. Тем не менее по освидетельствовании выделений больного у меня не оставалось сомнений, что у Петра Ильича форменная холера. Когда я вышел в соседнюю комнату и заявил брату Петра Ильича и его племянникам о серьезности заболевания и о том, что такую болезнь я не берусь и не могу лечить один, говорил о своей нравственной ответственности, то в первую минуту мои добрые друзья мне не поверили...

Но поверить все-таки пришлось...

Самое трудное (зная нелюбовь к врачам Петра Ильича) — это было получить согласие на консилиум.

Наконец, мы убедили больного в этой тяжелой для него необходимости. По указанию самого Петра Ильича, выбор врача-консультанта пал на моего брата.

Тогда я, прописав все необходимое, тотчас же помчался за своим братом.

Быстрый ход холеры у Петра Ильича объясняется ещё тем, что, при наличии хронического заболевания желудка и кишок, он утром вместо приёма касторового масла принял по собственному почину стакан горькой воды Гунияди-Янос. А между тем известно, что горькая вода, будучи щелочной реакции, в таких случаях противопоказуется. Холерные бациллы именно в щелочах всего легче размножаются.

Василий Бернардович Бертенсон (1853-1933)

В довершение всего Пётр Ильич уже после горькой воды выпил ещё стакан сырой воды.

...

25 октября 1893 года великого русского композитора не стало.»

-----------------------------

Источник: Бертенсон В.Б. За 30 лет (листки из воспоминаний). СПб., 1914, сс. 90-93, 97-99.


*Василий Бернардович Бертенсон (1853-1933), старший врач Отдельных гардемаринских классов, личный врач П. И. Чайковского, младший брат известного российского врача Л.Б. Бертенсона.

Назад в раздел